Я характеризовал националистическое движение в целом, тогда как д-р Прокоп выделяет из этой целости определенные изолированные и, по моему мнению, нетипичные аспекты. Мы знаем, что во время немецкой оккупации пропаганда ОУН-б от нечего делать заговорила о „свободе народам, свободе человеку“ (здесь имеется в виду лозунг так называемой „конференции порабощенных народов Востока Европы и Азии“ в ноябре 1943 года – В.М.). Но этот благородный лозунг находился в противоречии с традиционным националистическим мировоззрением и подвергался сомнению не отвечавшей ему тогдашней практике бандеровской организации». (Здесь и ниже выделено мной – В.М.).

Далее автор продолжал: «…Нет сомнения, что именно Донцов был идеологическим ментором националистического поколения тридцатых-сороковых годов в Западной Украине, и что националистическое движение вошло в историю „с его духовным клеймом“. Донцов всем своим авторитетом направил украинский национализм в фашистское русло. Он систематически насаждал ксенофобию и шовинизм, в частности по отношению к России – не только к российскому империализму, но, именно, к русскому народу и его культуре. При этом он принципиально отвергал универсальные нравственные и интеллектуальные ценности, общие для всего человечества. Воспитанники Донцова поверили, что „интерес нации“ – это единственный критерий, который решает всё, и что им можно всё оправдать; на практике национальный интерес также отождествлялся с интересом партии, как единого репрезентанта нации. Следствием такой школы было угрожающее снижение уровня политической культуры западного общества, потому-то его активной политической силой в то время было националистическое движение. Не говоря даже об этической стороне дела, слепая ненависть затрудняла рациональное политическое планирование и принятие ответственных решений. Дух донцовского шовинизма до сих пор живёт среди части украинской эмиграции…».

И здесь И. Лысяк-Рудницкий предостерегает: «Следует разбираться, что ОУН-УПА, действовавшая на западноукраинских землях, с русским народом практически почти не сталкивалась».

Далее же автор преподносит еще один весомый аргумент: «Как все мы знаем, во время немецкой оккупации на Украине произошла беспрецедентная трагедия и поголовный геноцид еврейского населения. Ответственность за это страшное преступление падает на немецкий нацистский режим, хотя нельзя отрицать, что вспомогательную роль сыграли также некоторые украинцы (органы местной администрации, «украинская» полиция).

Кто же был призван обличить от имени украинского народа гитлеровские преступления? В тогдашних условиях это могло сделать только националистическое подполье, действовавшее независимо от оккупационной власти. Но те же ОУН, особенно бандеровская, созывали нелегальные конференции, провозглашали различные декларации, выпускали бесцензурную прессу и тому подобное. Таким образом, не было никакого объективного препятствия тому, чтобы ОУН-б не могла осудить геноцида евреев и предостеречь украинцев от соучастия в нацистских зверствах. Это как если есть ситуации, когда полное молчание того, кто имеет возможность протестовать – и этого не делает, этим доказывает, что он соглашается. Молчание ОУНовского лагеря на фоне трагедии украинского еврейства очень красноречиво. Оуновцы, очевидно, не считали евреев за сограждан украинской земли, судьба которых не может быть безразлична этническим украинском. Но какому праву тогда кто-то смеет утверждать, что националистическая среда была свободна от духа ксенофобии и шовинизма? … Вторая безумная трагедия, которая произошла в Западной Украине за годы Второй мировой войны – это тогдашняя польско-украинская резня… Вина падала на обе стороны: террор и озверение были обоюдными, а по прошествии многих лет нелегко установить, кто «первым начал». Польское политическое руководство, наверное, привело к спровоцированию катастрофы своим пренебрежением прав украинского народа на свободную жизнь на его исконной этнической территории, своей твердолобой позицией в вопросе государственной принадлежности галицко-волынских земель. Но в данном случае речь идет об ответственности украинской стороны. Есть основания полагать, что с украинской стороны имели место не локальные, стихийные эксцессы, а проведение сознательных кампаний по «очистке поприща» от польского населения. Если эта гипотеза верна, то относящиеся к этому решения могли выйти только из штаба ОУН-б.

…Своими действиями против польского и еврейского меньшинств оуновцы заработали недобрую славу украинскому имени. Память об этих страшных события затрудняет сотрудничество украинских независимых партий и организаций с поляками и с евреями…»

Мало того, замечает автор, националистические авторы пытаются эти деяния скрыть или фальсифицировать:».. В описаниях этих действий эмиграционных мемуаристов и публицистов часто находим больше патриотической мифотворчества и партийной апологетики, чем объективной, неприкрашенной исторической правды».

Как видим, все эти публикации самого И. Лысяка – Рудницкого имеют один существенный недостаток – автору не хватает смелости сказать прямо и определенно: бандеровцы принимали активное участие в уничтожении еврейского населения, а «украинско-польская резня» и была, собственно, их основным и непосредственным делом!

В конце концов, в вопросе о так называемой «демократизации» ОУН-б И. Лысяк-Рудницкий занимает твердую позицию. В письме к В. Кубийовича от 8 января 1968 года он писал: «Между Прокопием и мной есть одно существенное различие. Речь идет о том, насколько полно „революционная“ (бандеровская) фракция ОУН перешла за время военных действий на демократические позиции. Д-р Прокоп утверждает, что бандеровцы демократизировались в 1943—1944 гг. Я, как Вы определенное помните, говорил в моей статье („Национализм“ в „Энциклопедии украиноведения“), что в националистической среде происходило идейное брожение, но что нет достаточных оснований для того, чтобы считать, что ОУН-б в то время приняла концепцию политической демократии».

Совершенно иначе смотрят на «демократизацию» ОУН-б современные украинские националистические авторы. Интересную по этому поводу позицию занимает Василий Иванишин в книге «Нация. Государственность. Национализм». Здесь он и осуждает, и оправдывает тех «оппозиционеров» и «ревизионистов», которые задавали тон на III-м сборе ОУН-б в августе 1943г.

Автор считает, что все эти ревизионистские ферменты появились не случайно, а как следствие «формирование в среде ОУН трех типов мышления: орденского, партийного и государственного». С. Бандера был лидером орденского типа мышления, А. Мельник – партийного. «Первый раскол» (имеется в виду и раскол в ОУН в начале 1940-х на ОУН-м и ОУН-б. – В. М.) – замечает В. Иванишин – не решил проблему «орден – партия», потому что с уходом мельниковцев ОУН и дальше оставалась многофункциональной организацией: ей и в дальнейшем надо было заниматься одновременно и орденскими, и партийными, и государственными делами. К тому же, каждое из них предельно усложнила небывалая в истории человечества война. Поэтому и в среде бандеровцев вновь началось оппозиционное движение».

Автор считает, что это «оппозиционное движение» произошло на III-м сборе ОУН-бандеровцев потому, что «руководители и видные представители среды были в концлагерях», и поэтому «взял верх явно партийно-государственный подход к формированию идеологии и практики ОУН». «И кто виноват в том, – продолжает автор, – что «наэлектризованная интегральным национализмом идеология ОУН, которая была так понятна и близка галичанам, и которую подготовленные группы понесли во время войны на восток, больше отпугивала, чем стимулировала людей, затерроризированих большевистской системой и отравленных коммунистической пропагандой? Означало ли это, что идейная база ОУН был неправильной, вредной, неэффективной? Неэффективной оказалась система её пропаганды. И здесь снова было два пути: изменить пропаганду, адаптировав её в соответствии с уровнем сознания населения, или же менять идеологию ОУН, опять же отказываясь от её сущностно-инвариантных (орденских) идей, принципов, лозунгов – и все ради более широкого влияния ОУН на развертывание борьбы украинского народа с оккупантами и за украинское государство».

Защищая «орденские» (в духе Донцова) принципы ОУН-б и, одновременно, слегка сетуя на поведение «оппозиционеров», которые начали играть в «демократию», В. Иванишин продолжает: «ОУН в ходе войны вынуждена была заняться и чисто государственными делами: созданием армии, местной самообороной и самоуправлением в регионах своего влияния, созданием сельских станиц, районных и высших структур управления, хозяйственной деятельностью… Оказалось, что государственный подход тоже требует своей идеологии. Потому что одно дело – идеал, государство, каким оно должна быть в Украине (орденская идеология), и совсем другое – государство, возможно пока что, в настоящее время, создаваемое с того жизненного материала, который есть, а не с того, который будет потом, в частности, когда идеология ОУН станет мировоззренческой базой каждого украинца…».

Автор, защищая бандеровщину от прошлых и нынешних «оппозиционеров», здесь заявляет: «Бандера боролся за сохранение ОУН как национального ордена, оппозиция – за превращение Организации в современную националистическую партию демократического типа». Такая апологетика присуща сегодня не только Василию